воскресенье, 23 марта 2014 г.

The story about the 24th floor

Мы оказались на двадцать четвертом этаже. До этого был долгий подъем на старом, традиционно грязном и расписанном лифте и два лестничных пролета вверх пешком. Площадка этажа была небольшой, погруженной в тень. Только проем на смотровой балкон освещал помещение. Мы втроем пошли к смотровому балкону. Он был по углам усыпан мусором. Ограждение балкона было довольно высоким, грубо оштукатуренным. Парни подошли к ограждению первыми, а я так и застыла у дверного проема. Но постепенно справилась с приступом страха и направилась к ограждению. Оно было высоким – это успокаивало, и я смогла посмотреть на вид города.

С двадцать четвертого этажа открывался вид почти на весь город. Может быть, с двадцать пятого виден действительно весь город, но туда нельзя было попасть. И вряд ли вид с того этажа был лучше, чем открывшийся нам. На первом плане были крыши и резкая перспектива вида сверху на ближайшие дома и дворы. Справа широкий проспект с ленивым летним движением. За проспектом и деревьями серели дома, тянувшиеся вдоль него. Можно было увидеть и высотку, зеркально отражавшую ту, в которой мы стояли на балконе. Обе эти высотки, «ворота города», обрамляют въезд в него. Они создают некое подобие арки, прерванной в середине проспектом. Каждая высотка имеет разную этажность, чем дальше от центра, проспекта, тем меньше этажей. Это образует впечатление арки на въезде, поэтому высотки и зовут «воротами города». Мы стояли на двадцать четвертом этаже в самой высокой части левой, относительно въезда в город, высотки.

Обводя взглядом пейзаж, я еще раз отметила, насколько зеленый этот город. Массивы деревьев встречались повсеместно, разбавляя однообразие домов скучной советской архитектуры. Характер пейзажа создавали городские холмы. Это давало уникальный шанс увидеть больше районов и домов, деталей и штрихов города. Холмистость пейзажа скрадывала обычный эффект воздушной перспективы. Но легкой дымкой все-таки покрывалась некоторая часть дальнего плана. И это не портило, а только дополняло городской пейзаж. Еще июльское жаркое марево стояло над городом, игнорируя наступивший август. Это добавляло ощущение распаренного, пыльного города открытому пейзажу.

Некоторое время мы втроем стояли молча. Потом парни принялись обсуждать городской пейзаж, отыскивая знакомые им места. Я же попутно пыталась разглядеть те из них, где уже успела побывать. Вот центральный парк, где несколько дней назад мы с братом долго ждали Антона в тени деревьев. Я чертовски нервничала, предвкушая вручение ему подарка. А в итоге он не открыл его при мне. Просто засунул в рюкзак. Вот еще больший парк с осушаемым огромным искусственным озером, все еще носящим советское название «Комсомольское». Там мы долго гуляли вдвоем с братом, там же из-за ужасной пыли мои ноги и белые босоножки стали рыжими. Там мы поднимались по полуразрушенной длинной лестнице от озера к выходу из парка в город. Вот мост, соединяющий два района, повисший над балкой между двумя холмами. По нему мы ходили пешком, вдоль шоссе. И я поражалась полностью укрытой зеленью деревьев балке под мостом. Кажется, что в этом городе нет городских каменных джунглей, настолько он вписан в среду.

Созерцание пейзажа и обсуждение знакомых мест быстро мне наскучили. Антон стал прикалываться, что попробует выбросить меня с балкона. Я что-то парировала, но нескладно из-за страха высоты. Потом мы все немного успокоились. Принялись пить воду. На балконе хотя и не было солнечно, но жару это не отменяло. Напившись теплой воды, я решила, что место и время самые подходящие для чтения. В планы это не входило, идея пришла внезапно, и от нее было невозможно отмахнуться. В льняной летней сумке среди прочих не всегда необходимых вещей у меня лежала распечатка поэмы «Люблю» Маяковского. Я привезла ее с собой, чтобы прочесть брату. В прошлую нашу встречу я читала ему другую, более громоздкую поэму Маяковского. Она не вызвала восторга и была непонятной брату до конца. А поэмы «Люблю» не было под рукой, чтобы прочесть. Вот и решила, что должна познакомить брата с этим образцом любовной лирики и мастерства Маяковского. В сумке я таскала эту распечатку, чтобы в удобной ситуации почитать ее брату. Читать ее при Антоне, тем более на балконе двадцать четвертого этажа, я не могла даже вообразить. Но вдруг подумала, что это было бы отличным поводом задержаться тут и нескучно провести время, удивляя людей.

Я предложила свою слегка сумасшедшую идею ребятам. Они на удивление согласились. Стали, опираясь на ограждение балкона, спиной к виду и лицом ко мне. Я же достала из сумки слегка помятую стопку листов. Стоя в двух шагах от ребят на середине балкона, я смотрела на кусок неба, видимый с балкона. Начала читать «Люблю» Маяковского. Конечно, отсутствие репетиции сказывалось, я сбивалась и поправляла себя тут же. Но импровизация того стоила. По мере чтения я жестикулировала, подошла к ограждению балкона. Ребята опять повернулись к виду. И теперь мы втроем смотрели на город, а я продолжала. Читала уже не только двум зрителям на балконе, но всему зеленому городу на холмах. Чтение было эмоциональным. Сам процесс захватывал. Казалось, я стою не на грязном балконе в компании двух людей, а лечу над городом. Казалось, что город хочет слушать и слушает каждое слово, просто как в самой поэме.

«А я
говорил
с одними домами.
Одни водокачки мне собеседниками.
Окном слуховым внимательно слушая,
ловили крыши — что брошу в уши я.
А после
о ночи
и друг о друге
трещали,
язык ворочая — флюгер.»


Когда я закончила чтение, пребывая еще в небольшой эйфории, мне даже похлопали. Слушателям выступление понравилось. Они и сами были под действием чтения в такой необычной обстановке. Я неловко сложила распечатку обратно в сумку. Мы немного еще посмотрели на город и пошли обратно к лифту. Возвращаться вниз не очень-то хотелось. Неповторимые эмоции от пережитого перфоманса были еще слишком яркими. И совсем неважным стало все, что было после. 

1 комментарий: